«С первых дней оккупации Белыничского района немецко-фашистские захватчики (с 6-го июля 1941 года) начали беспощадно уничтожать мирное население путем расстрела, сожжения, повешения, а также угона на каторжный труд в Германию, опустошать, сжигать и грабить деревни. За период оккупации немецкими захватчиками Белыничского района фашистские изверги произвели следующие злодеяния:
Всего по району расстреляно, повешено, сожжено и угнано в немецкое рабство 3313 чел., не считая 224 чел. расстрелянных, проживавших в Белыничах еврейского населения, прибывших из Западной Белоруссии, имена, отчества и фамилии коих установить не удалось.
Характерные методы злодеяний немецких захватчиков над беззащитными гражданами района: в сентябре месяце 1941 года немецкими властями по Белыничскому сельсовету был объявлен сбор всего мужского еврейского населения, якобы для выбора старосты над еврейским населением, когда люди собрались в количестве более 150 чел., объявили о том, что собравшихся отправят на постройку моста (урочище Неропля) расстоянием 5-ти км от г. п. Белыничи, куда фактически их и погнали под сильной охраной карательного отряда немцев. Приведя всех на место назначения, раздели до нижнего белья и расстреляли, закопав расстрелянных в две ямы. Оставшееся еврейское население в г. п. Белыничи: старики, женщины и дети, а также согнанные еврейские семьи со всего района в количестве более 600 человек, были загнаны в один квартал-лагерь, где содержались под усиленной охраной, не допуская случаев входа и выхода.
Гетто размещалось в прямоугольнике теперешних улиц им. Энгельса и Кирова.

Таким образом они находились до 12 декабря 1941 года. 12 декабря 1941 года все еврейское население, находившееся в квартале-лагере в 9 часов утра построили в колонну под предлогом переселения в Эсьмоны на жительство, которые находятся на расстоянии 12 км.от г. п. Белыничи, в действительности же их повели по этому пути в лес в урочище «Мхи» на расстоянии 3 км от г.п. Белыничи, где и всех расстреляли. Процесс расстрела немецкие карательным отрядом производился следующим образом в заранее подготовленных для расстрела двух ямах размером каждая 40х30х3 м.: заставляли обреченных по одиночке раздеваться до нижнего белья, зайти в яму и лечь лицом вниз, после заполнения ряда их с автоматов расстреливали, после укладывался следующий ряд и так до тех пор, пока не перестреляли всех. После этого гнусного злодеяния вся одежда, обувь была на подводах доставлена в г.п. Белыничи, откуда часть вещей и ценностей были увезены карательным отрядом в трех машинах в г. Могилев, а остальное – роздано...

Белыничи, районный центр в Могилевской обл. Республики Беларусь. Расположен в 40 км на запад от Могилева. Известен с конца 16 в. Еврейская община существовала с конца 17 в. По переписи 1939 г. население Белынич составляло 3120 человек, из них евреев – 781.
6 июля 1941 года Белыничи были захвачены фашистами. 9 июля 1941 г. был полностью оккупирован Белыничский район. За годы войны в районе было сожжено живыми, расстреляно, повешено и замучено 3315 мирных жителей, не считая расстрелянных 224 евреев, прибывших из Западной Белоруссии и проживавших в Белыничах.
В сентябре месяце 1941 года немецкими властями был объявлен сбор всего мужского еврейского населения по Белыничскому сельсовету под предлогом выбора старосты. Когда люди собрались в количестве более 150 чел., объявили о том, что собравшихся отправят на постройку моста в урочище Неропля (в 5-ти км от Белынич в сторону Могилева), куда их погнали под сильной охраной карательного отряда немцев. Здесь они были расстреляны в 2-х ямах-могилах.
Среди оставшегося населения фашисты провели перепись. Дома, где жили евреи, были отмечены желтыми звездами. Людей гоняли на хозработы и на разминирования окрестных полей. Оставшееся еврейское население в г. п. Белыничи: старики, женщины и дети, а также еврейские семьи, согнанные со всего района: Шепелевичей, Эсьмон, Головчина, а также польские беженцы в количестве более 600 человек, были загнаны в один квартал-лагерь (в прямоугольнике нынешних улиц им. Энгельса и Кирова), где содержались под усиленной охраной полицейских, а позже немцев с овчарками и верховых. Ограды вокруг гетто не было, но выходить за территорию запрещалось.

«Нас отвезли в гетто на телеге местные полицаи 12 ноября 1941 г. …Мы ничего не могли взять, а то, что взяли, у нас все равно забрали. Нас поместили в деревянный дом, набитый людьми. Мы не могли ни лечь, ни сесть, стояли. Еды у нас не было. Все жили в разных домах, где, кто устроился». (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста») 12 декабря 1941 года утром все еврейское население, находившееся в квартале-лагере, построили в колонну под предлогом переселения на жительство в Эсьмоны (12 км от г. п. Белыничи). Операцией занималась специальная команда немцев около 60 человек с собаками. Впереди колонны шли полицейские и заставляли всех занавешивать окна под угрозой стрельбы по ним. В 3 км от Белынич в лесу в урочище Мхи (в 1,5 км на юго-запад от бывшей деревни Задрудская Слобода) заранее были вырыты две ямы размером каждая 40х30х3 м. Здесь колонна была остановлена. Каждого человека по одиночке заставляли раздеваться до нижнего белья, зайти в яму и лечь лицом вниз, после заполнения ряда их расстреливали из автоматов. Здесь было уничтожено более 1600 человек. После этого вся одежда и обувь были на подводах доставлены в Белыничи, откуда часть вещей и ценностей карательным отрядом увезли в трех машинах в г. Могилев, а остальное роздано...

(Согласно акту от 4 декабря 1944 года Комиссии Белыничского района Могилевской области Белорусской ССР по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников). (ГАМО, ф. 306, оп. 1, д. 10, с. 58-59).
«Окружили гетто. Собаки на цепях, полицейские с винтовками, немцы на лошадях. Больных убивали на месте. Было пасмурно, мокро, холодно, моросил дождь. Крики, молитвы, плач, выстрелы. Гнали через лес, через деревню Слобода. Сил нет, все измученные, голодные, замерзшие. Полицейский бил в спину плеткой. Привели в лесок. Лежали кучи выкопанного песка. Яма – десять шагов взрослого человека в ширину и сорок в длину… Место выбрали такое, что вокруг болото, один только вход через лесок. Начали стрелять из пулеметов. Грудных детей отнимали у матерей и бросали живыми в ямы. Немец подходил с большой плеткой и бил по головам. Забирали ценности, заставляли снимать одежду…» Из воспоминаний Ковалевой Марии Константиновны, 1926 г.р. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Расстрелы и ограбления мирных граждан продолжались все время немецкой оккупации. Массовые истребления мирных граждан, в том числе и евреев, производились фашистами также в урочище Салотопка – курган бронзового века под Белыничами в направлении на Рогач – (возможно, название появилось уже после расстрелов), на еврейском кладбище и в лесу урочища Белыничской МТС (в границах райцентра по дороге на Головчин) – теперь здесь находится машинный двор совхоза «Белыничи».
Уничтожение евреев в районе деревни Красное Болотце не находит подтверждение в современных краеведческих данных.
В 1965 г. установлен обелиск на месте расстрелов евреев в Урочище Мхи. Надпись на обелиске гласит: «Здесь похоронены жертвы фашизма, массового истребления. Г/п Белыничи, 12 декабря 1941 г.»
Еще один памятный обелиск установлен на еврейском кладбище, куда были частично перенесены эксгумированные останки расстрелянных евреев. Надпись на обелиске: «Здесь покоятся 1200 жертв фашизма, женщины, старики и дети, зверски расстрелянные 12 декабря 1941 г.».
Согласно переписи 1989 г. в Белыничах жило 36 евреев, по переписи 1999 г. – 23 еврея.

Источники:
1. Акт Комиссии Белыничского района Могилевской области Белорусской ССР по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников от 4 декабря 1944 года. (ГАМО, ф. 306, оп. 1, д. 10, с. 58-59).
2. ГАООМО ф. 9, оп. 1а, д. 131, лл. 16-19
3. «Память» Белыничский район. Мн. 2000 г., с. 202
4. Российская еврейская энциклопедия, т. 4, Москва. 2000
5. «Гибель местечек Могилевщины. Холокост в Могилевской области в воспоминаниях и документах», Могилев, 2005 г.
6. Из воспоминаний Стельмаковой Полины Александровны, 1917 г.р., Яд Ва-Шем 03/4729

Я родился в Неропле, в начале войны был маленьким, но неплохо помню, что происходило. На окраине нашей деревни была заготовительная контора, в которой работал мой отец Орловский Антон Викентьевич. Он бывал у нас почти каждый день. Контора скупала у населения, колхозов и хранила картошку, овощи, зерно, а потом рассылала по всему Союзу. Начальником конторы был еврей Арон из Быхова. Когда война началась, Арон несколько раз приезжал к маме Варе. Однажды Арон предложил маме забрать его имущество, мама спросила, почему он никуда не уходит. Он отвечал: «Не могу». У него была семья, дети и жена.
Собрали женщин, стариков, детей и повезли через Слободу на Мхи. А сюда, в Нероплю, привезли на нескольких больших крытых машинах белыничских мужчин-евреев. Их было более ста. Машины были полностью забиты людьми. Их собрали как будто бы для работ. С собой мужчины несли пилы, топоры. Попал сюда и Арон. Поставили в охрану немцев и полицаев. Мужчин ставили в шеренги возле ямы. Деревья рядом срезали, чтобы было хорошо видно. Немец расстреливал людей из пулемета.
После войны приезжали евреи из Ленинграда, родственники погибших. Они нанимали людей, чтобы перезахоранивать погибших. Им помогал мой знакомый Михаил Волчок, который работал в пожарной части. Часть останков выкопали, перевезли в гробах в Белыничи и там перезахоронили в общей могиле. Потом райком запретил перевозить останки. Так что до сих пор здесь в лощине у дороги лежат незахороненные евреи. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Немцы провели перепись. На дома, где жили евреи, навесили желтые звезды. На мужчин, которые работали, тоже надевали звезды. Заставляли улицы подметать, посылали дороги разминировать — катки на больших жердях катать по дороге и около нее. Потом согнали всех в гетто. Под гетто были заняты жилые дома на ул. Энгельса (в основном, еврейские). Стояли часовые, полицейские; хотя ограды не было, выходить запрещалось. В гетто попали евреи из польских беженцев (их много было в Белыничах), и из окрестных местечек — Шепелевичей, Эсьмон, Головчина.
.
..Мне тогда было 15 лет. Мы жили не в самих Белыничах, а в колхозе. Не эвакуировались, потому что не знали, что нам грозит. Сталин не предупредил. Брат, уходя добровольцем на фронт (он погиб в 1944 г.), говорил: «Никуда не уезжайте, немцев сюда не допустят». Брат был учителем.
Когда забирали нас из деревни, приехали полицаи и привезли письмо, что нам надлежит переехать на новое место жительства. Шли мы пешком за телегой, на которой ехали полицейские. Перед 12 декабря держали в гетто в Белыничах дней 5 или 6. Было столько народу, что спали стоя. Гетто было в одном квартале. Охраняли полицаи, потом приехали еще немцы с овчарками и верховые. Местные евреи еще доставали откуда-то из подвала еду, а мы друг за друга держимся и спим стоя. Голодные. Рано утром 12 декабря стали выгонять всех, и больных, и полуживых, на расстрел.... Это был такой год, что поздно снега не было, слякоть, грязь. Их подняли утром рано, в 4 часа. Плакали люди, кричали. Кругом полицаи были немцы. Каратели, страшные такие, с черепами на форме и в длинных сапогах резиновых.

...Специальная команда немцев приехала, в белых касках и с автоматами, человек 60. И собаки были. Колонна шла из центра поселка в сторону Задруцкой Слободы. Полицейские впереди шли и велели всем занавесить окна и не выглядывать, не то стрелять по окнам будут. Не верьте тому, кто говорит, что убежать просто было, что, мол, русские убежали бы, а евреи не такие смелые. Ведь в основном были дети, женщины, старики. А мужчин помоложе за месяц до общего расстрела в Неропле (4км от Белынич) убили. Сказали, что на работу повезут, и расстреляли.
Женщины шли, несли детей на руках. Многие даже ехали, везли на подводах стариков, старух. Только было непонятно, куда везли, говорили — в Эсьмоны. Но люди, наверное, догадывались, что на смерть. Такой вой был, такой плач... От этого плача страшно становилось. Яму заранее выкопали. Местным жителям, у кого был конь, велели туда ехать. Вскорости они ехали назад и везли вороха одежды. Потом немцы сделали магазин, где продавали еврейский скарб. По дешевке. Рассказывали те возчики, что на месте расстрела окружение было, немцы с автоматами, как частокол, стояли. Группами загоняли в эту яму и стреляли, и ходили там эти вот немцы в длинных сапогах. В яму заставляли живых ложиться. Люди сидели и ждали очереди напротив могилы. Когда закопали, говорят, дышала яма, и кровь проступала.

...Я уже на очереди сидела. Мать меня умоляла: «Кричи, что ты русская!» (У меня был документ на русскую фамилию.Его мне дал парень, он работал писарем.) Сначала я кричала, что у меня отец русский. Немец ответил по-польски: «Вшисткоедно» («все равно»). Тогда я стала кричать, что и мать — тоже. Сестра меня прямо начала, кусать, чтобы я спасалась. Мать говорит: «Но ты же не, похожа, просись, просись!» У меня все руки в синяках, так они меня щипали, чтобы я кричала. И я кричала, что я русская. И один полицейский вывел меня. «Это же надо, – говорит, – русская девочка попалась». Немец проверил справку, меня повели по деревне и даже завели в хату покормить (я, конечно, не ела ничего). По дороге полицейский сказал: «Ай, если ты и нерусская, все равно жива будешь – ты не похожа».

...Первое время после войны на месте расстрела ничего не было. Потом мы узнали, что в местечке Толочин родственники собрали деньги и сделали памятник. От государства помощи никакой ждать было нечего, и мы тоже организовали сбор средств, заказали памятник.

Было еще одно захоронение в Красном Болотце – расстреляли 70 мужчин. Их останки перенесли на еврейское кладбище в Белыничи. Там и был установлен памятник. Туда же планировалось перенести останки жертв расстрела 12 декабря 1941 года, где по официальным данным погибло 1200 евреев. Но когда открыли могилу, поняли, что силами собравшихся перезахоронение осуществить невозможно. Могилу закрыли. После длительных хождений в исполком власти сделали ограду. А к 40-летию освобождения Белоруссии, в 1983 году, там поставили государственный памятник. (Газета «Ами» Ленинград № 6 / 8 10.1990)

Иван Иванович Соловьев, мой дедушка, рассказывал, что после расстрела евреев, в живых остался один мальчик. Его прятали на маслосырзаводе целый год, подкармливали те, кто рядом жил. Потом переправили в партизаны. Как звали мальчика, никто не помнит.
В конце 60-хх гг. попытались евреев перезахоранивать на еврейском кладбище. Этим занимался Иосиф Исаакович Миркин, директор коммунального хозяйства. Это была его инициатива. Но когда раскопали яму, оказалось, что там есть еще неразложившиеся трупы и их решили не трогать. Часть останков погибших перевезли на кладбище, часть осталась на месте расстрела в Задруцкой Слободе. Место огородили, привели в порядок (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Я в 1941 г. жила в Задруцкой слободе и видела, как евреев гнали по нашей Задруцкой улице на расстрел. Полицаи никого не выпускали из хат, но я видела из-за занавески. Евреев согнали на луг, там они были недолго, потом уже после обеда их погнали на расстрел. Вещей им с собой брать не дали. Вели их полицаи. Говорили, что евреев погонят в Эсьмоны, там они будут жить и работать, но когда люди увидели, что их ведут по другой дороге, то заволновались и забеспокоились. Кричать полицаи не давали, били. Было их несколько сотен. За мостом в нашей Задруцкой слободе жили одни евреи. Я хорошо знала Меркуловых, они были пенсионерами. В 1944 году меня забрали в Германию. Говорили, что один мужчина убежал. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Я родилась в Белыничском р-не, в д. Пильшичи. До войны в деревне проживала только одна еврейская семья. В семье было 9 человек. Отец работал возчиком на лошади. Потом он возил бочки со смолокуренного завода в деревне Тихтин на станцию Друть.
Когда пришли немцы, отец буквально почернел. Уйти было некуда. Старшие сестры работали перед войной уже работали. Одна – на почте в Могилеве, другая – работала фармацевтом в Полоцке. Они были убиты. Брат Зяма, 1918 г.р., после института работал учителем в Вендороже, в Хоново. Он ушел на фронт добровольцем и погиб в Молдавии.
Немцы приезжали в деревню со стороны Угольщины. Мои подружки всегда нас предупреждали, когда в деревню ехали немцы. Тогда старшие сестры, мать и отец прятались в картошке, в лесу, а я оставалась дома. У меня были светлые волосы, и я совсем не походила на еврейку. Я была маленького роста, выглядела в свои 14 лет совсем малым ребенком.
29 августа 1941 г. приехал карательный немецкий отряд. В тот день все мужчины были на поле, убирали гречку. Они могли убежать в лесочек, но все остались, не ожидая трагедии. Немцы объявили, что состоится собрание. Согнали всех жителей из домов. Переводчик сказал, что немецкие войска пришли освободить крестьян, от коммунистов и евреев, наделить всех землей. По списку, составленному кем-то из местных, вызывали колхозных активистов. Отец был похож на еврея и его забрали. Отец смотрел на нас, когда его уводили, но никто не сказал, ни слова. Мы все, вся деревня, это видела. Не было там только мамы, она спряталась. Забрали и брата моей подружки Сережу, он приехал из Западной Беларуси. Потом мы услышали выстрелы. Тогда убили 27 человек из деревни, среди них 5 пленных-красноармейцев. Убили и нашу учительницу. Она, защищаясь, кусала карателей.
Немцы вышли из леса строем, веселые, с лопатами на плечах громко разговаривали и пели песни. Мы побежали в лесок. Тела расстрелянных людей были в яме, сверху присыпаны землей. Они были убиты разрывными пулями и на телах были огромные раны. Каждый доставал тела своих близких и перезахоранивал. Сельчане помогли нам сделать гроб и похоронить отца.
Остались я, две сестры, маленькая племянница и мама. Несколько раз приезжали в деревню немцы в поисках нашей семьи. Но никто нас не выдавал. Мальчишку-соседа Ласточкина Анатолия немцы били по щекам и требовали сказать, где живут «юда», но он не выдал. Я стояла рядом.
Однажды зашли к нам в дом. Мы были предупреждены. Мама со старшими сестрами и маленькой внучкой прятались в поле, в картошке. Дома оставалась только я. Я взяла серп и стала ждать. Немцы вошли в дом:
– «Юде?».
– «Найн, руссиш!».
Один немец меня погладил: «Руссиш, медхен!».
Был полицейский, который доносил, что к нам приходят партизаны, что у нас евреи прячутся. Вскоре он принес письмо с приказом выехать в Белыничи для переезда на новое место жительства. Нас отвезли в гетто на телеге местные полицаи 12 ноября 1941 г. Мама все твердила, что немцы не будут убивать, что в прошлую войну они спасали и защищали евреев, а белополяки убивали. Мы ничего не могли взять, а то, что взяли, у нас все равно забрали. Нас поместили в деревянный дом, набитый людьми. Мы не могли ни лечь, ни сесть, стояли. Еды у нас не было. Все жили в разных домах, где, кто устроился. Тех полицаев, кто нас вез на расстрел, партизаны застрелили на обратном пути.
12 декабря в 6 часов утра начался погром. Окружили гетто. Собаки на цепях, полицейские с винтовками, немцы на лошадях. Больных убивали на месте. Было пасмурно, мокро, холодно, моросил дождь. Крики, молитвы, плач, выстрелы. Гнали через лес, через деревню Слобода. Сил нет, все измученные, голодные, замерзшие. Полицейский бил в спину плеткой. Мы шли в последних рядах. Сзади полицейские с винтовками и дула винтовок нацелены на нас. Я уже знала, что нас ведут на смерть. Мои подружки из деревни, где мы ночевали, когда нас везли в гетто, прибегали и рассказывали, что за Белыничами целую неделю колхозники копали большую яму и нас туда поведут убивать. Я рассказала маме, но она не поверила.
Привели в лесок. Лежали кучи выкопанного песка. Яма – 10 шагов взрослого человека в ширину и 40 в длину. Там теперь памятник. Место выбрали такое, что вокруг болото, один только вход через лесок. Начали стрелять из пулеметов. Грудных детей отнимали у матерей и бросали живыми в ямы. Мы были в последних рядах и все видели. Немец подходил с большой плеткой и был по головам. Забирали ценности, заставляли снимать одежду. По маминому указанию, я и сестры стали кричать, что я русская и попала с ними в гетто по ошибке. Заставили сказать «На горе Арарат растет крупный виноград», но на этом меня не поймали. Я говорила чисто. Хотя дома всегда говорили на идиш, у меня акцент был не еврейский, а «деревенский». Меня отправили в тюрьму в Могилев для проверки. В могилевской тюрьме про национальность не вспомнили. Там я заболела тифом и меня отправили в больницу. Мне повезло, чуть позднее вышел указ коменданта, чтобы всех больных тифом расстреливали. Когда я выздоровела, пришел полицейский и забрал меня опять в тюрьму. Я там долго сидела. На меня никто не обращал внимания, была маленькой, худой. Потом, когда выпустили, я ходила по городу, жила в деревнях. Рассказывала, что ищу родителей. Надо было хитрить. Много было страха.
После войны я экстерном окончила школу (до войны только 9 классов), поступила в институт, преподавала. Я слышала, что в живых кроме меня из Белыничского гетто осталось только Семен Куперман (он живет в Мозыре) и какая-то женщина. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

«1941 года выдался на Могилевщине теплым и слякотным. С раннего утра солдаты немецкого гарнизона, расквартированного в Белыничах, с активной помощью местных полицаев стали сгонять местечковых евреев на рыночную площадь. Колонна была внушительной: тогда в поселке проживало более тысячи евреев. Все они были расстреляны, а тела сброшены в общую могилу на окраине леса.
Из всего еврейского населения чудом остались живы только трое. О спасении одного их них я и хочу рассказать. Им, этим счастливым, оказался четырнадцатилетний подросток Емельян, сын белыничского кузнеца Семена Купермана.
Когда на пороге его дома появились немцы, Емельян быстро спустился в старый, полуразрушенный погреб, где просидел до ночи. Тогда еще он не знал, что его матери, отца и четырехлетней сестренки Бэллочки уже нет в живых.
Соседскими дворами, глухими улочками темной декабрьской ночью пробрался он в Михайлов, деревушку, примыкающую к поселку, и укрылся в доме старика, который за плату частенько пас еврейских коров и хорошо его знал.
Но на следующее утро вернулась из Белынич дочь хозяина и сообщила, что там продолжаются поиски укрывшихся евреев. Старик испугался: его семью могут расстрелять за то, что он приютил еврейского подростка. Как сказала дочь, об этом было объявлено.
Емельяну пришлось перебраться в небольшое болотце, окруженное кустарником и мелколесьем, и пролежать там до темноты в куцем пальтишке и ботинках на босую ногу.
Всю ночь краем дороги он шел в соседнее местечко Тетерин, где жила знакомая еврейская семья. Это была территория соседнего Круглянского района. Идти пришлось километров двенадцать, укрываясь в канавах и придорожных кустах.
Но на этот раз ему не повезло. В Тетерине он попался на глаза не кому-нибудь, а самому начальнику местной полиции. Тот запер его в полицейском участке в камеру, а утром на попутной подводе его отвезли в районный центр Круглое. Там все евреи были согнаны в два небольшие административные здания. Вся территория гетто была обнесена высоким забором и с колючей проволокой.
Вот в это гиблое место и попал Емельян Куперман. Наступила ранняя весна. Как-то случайно ему удалось услышать разговор двух охранников-полицаев. Один из них под большим секретом сообщал своему дружку, что через три дня все 317 евреев в Круглом будут расстреляны, и уже готовится для этого место. На следующую ночь Емельян прокопал себе лаз под оградой гетто. Ночь, на счастье, выдалась дождливой и темной. Природа как бы способствовала побегу. Беглец слышал, как в сторожевой будке разговаривают охранники, видел огоньки их папирос. Он осторожно пролез на темную и грязную улочку и побежал в поле, где зарылся в прелую солому прошлогоднего стожка. Согрелся. Все ждал погони, но ее не было. Парнишка быстро пошел подальше от гетто, пошел в сторону лесных деревень. Так и кочевал он всю весну от деревни к деревне, выдавал себя за беженца. Крестьяне кормили его, пускали на ночлег. И даже чуток приодели. Они, конечно, догадывались, кто он на самом деле. До них давно дошли вести, что всех евреев в Круглом немцы расстреляли. Однажды на лесной дороге скитальца остановил партизанский дозор. Это были партизаны бригады «Чекист», которыми командовал легендарный партизанский полковник Кирпич. «Подозрительного» привели в отряд, в штабную землянку. Рассказ паренька о трагедии тронул командира отряда Семедянкина, и Емельян Куперман сразу же был зачислен в партизанский отряд, а позже стал гордостью отрядной разведки (Газета «Берега», Минск, №3, март 2005 г., с.11).