Біяграфічная даведка
Казакевіч Вечаслаў Сцяпанавіч
 |
Вечаслаў Сцяпанавіч Казакевіч нарадзіўся ў 1951 годзе ў г.п.Бялынічы. Скончыў філалагічны факультэт Маскоўскага дзяржаўнага шўніверсітэта. З 1993 года жыве ў Японіі, прафесар універсітэта Таяма. Аўтар пяці паэтычных зборнікаў і кніг прозы |
| “Паляванне на майскіх жукоў”, якія ў розныя гады выйшлі ў Маскве. У Токіо ў перакладзе на японскаю мову выйшла кніга эсэ “Праслаўленне заходу”. Нядаўна ў выдавецтве “Рубеж” г.Уладзівастока выйшаў у свет зборнік “Сэрца-карабель”, які ўключаў у сябе выбраныя вершы з папярэдніх выданняў. |
|
 |
|
 |
|
Да вашай увагі некалькі вершаў Вячаслава Еазакевіча. |
|
| * * * В темницах сапог стук, В тамбурах стонут пары, Тамтамы бегут от росы… Но темнее всего волосы У царицы Тамары. Весна Со стуком кукушка чистит О справочники перо. Взяли её работать В справочное бюро. Я пойду и на блюдце Черствых насыплю монет. Здраствуй, тётя кукушка! Сколько осталось мне лет? И заведётся птица Серьёзная куковать, Смерть мою без обмана Клювом отодвигать. После уроков Скребется мышь за белой печкою, Томится фикус на окне… А я мечтаю стать разведчиком И действовать в чужой стране. На кухне мать и тётка ссоряться, Отец выходит их мирить. И вот уже святая троица За стенкой стала говорить. Я отложил учебник химии, Пошёл из в огород. А там рябину нашу хилую Коза соседская грызёт. Мне хочется купить гитару, Но не умею я играть! На одноклассницу Тамару Глаза не смею я поднять. И потому зелёным вечером И даже ночью, при луне, Я всё мечтаю стать разведчиком И действовать в чужой стране. Воспоминание об армии Полгода я носил шинель И лейтенанта званье… И залетел гражданский шмель В казарму на прощаньен. Передо мной последний раз, Гремя, сбежалась рота. И я уволился в запас И вышел за ворота. Махнул фуражкой облакам, Противлгазам и штыкам, Каптёрке и оркестру И полковым невестам. Молчат невесты… Поезд в пять. Отрезал я погоны. Мне никогда уже не стать Министром обороны! Марсиане А в Белыничах моих Наблюдали этим летом Залетевшую на миг Марсианскую ракету! Говорят, что проплыла Над сапожною артелью И горело три окна На её хвостатом теле. “Это зрительный обман, - отвечали из газеты, - Не бывает марсиан, Ведь на Марсе жизни нету”. Но выходит полисад Ефросинья Полевая И глазеет в небеса, А цветы не поливает. Возле вёдер и корыт, В полинялом сарофане В небеса она глядит… Прилетайте, марсиане! Семья Посёлок гордского типа. К забору притулилась липа. Под липой шаткая скамья, На ней сидит моя семья. Отец с трескучей сигаретой И мать с районною газетой, Сестра с тетрадкою для нот И толстый безучастный кот. Кругом растет трава сырая, Сверкают звёзды в вышине… И я бы сел на лавку с краю, Но не осталось места мне. Соперник Мы сней встречались возле стадиона, Где чей-то конь потряхивал уздой… Она была красавицей районной, Отличнецей с медалью золотой. Я посвящал стихи ей о ромашках, Но их никто печатать не хотел, А мой соперник – Вася Деревяшко В газете возгловлял сельхозотдел. И почтальоны часто разносили В рассыпанные по холмам дома Его статьи про сенокос и силос, Про грубые и нежные корма. Под пылкою луной я с ней слонялся, Читал ей новый стихотворный цикл… А Вася с гонором появлялся И говорил, что купит мотоцикл. Красавица не долго колебалась И очень скоро браком сочеталась С приежим предстовителем властей: Он не писал ни виршей, ни статей! Брожу я руки в брюки по ромашкам, Ищу слова о родине своей… Как тихо тут! Лишь Вася Деревяшко Сигналит мне из пыльных “Жигулей”. * * * В северной моей державе Есть деревня Запокулье, Там изба под крышей ржавой, В ней – поломанные стулья. На одном из этих стульев ветхих Я сижу, как бы на троне. Дуб в окно засовывает ветки, Но меня он никогда не тронет. Видит дуб, что я здесь занят делом: Не корплю над рифмами нелепо, А забыв друзей и девок, Целый день смотрю на небо. Знаю всё, что ни случится, Но сказать вам не могу я: По кому заплачет прица, По кому заплачет пуля. * * * Я у родителей старший сын. Светит в окно луна Жалко, что брат у меня один И сестра одна. Было б отлично на этой земле Десять братьев иметь! С лёгкой улыбкой в вечерней мгле На десять сестёр гледеть. Слышу я радосно, как меня Десять глоток зовут! Это, белый свет потесня, Братья мои идут. А на скамеечке в лопухах, Плотно усевшись в ряд, Об ухажёрах и пирогах Сёстры мои говорят. Встану я вечером у ворот, Гляну вокруг виновато… Кто меня братом своим назовёт? Кто назовёт меня братом? * * * Хватит пить вино в больших количествах, Шествовать нетвёрдо под луною И ругать японское правительство Так, будто бы оно уже родное! Стану дрыхнуть в парке над газетой – В ней, в “Зары над друццю”, всецело я. Всё равно, Марго, из жизни этой Уведут меня под руки белые. * * * Если бы да кабы я в Москве остался, То посчётом ворон уже не занимался, А лежал бы давно под крестом и кочкой, И возила бы жена для меня цветочки. Сам твержу: “Это бред!”, но как назад ни гляну – Ни стихов, ни долгов, ни великих планов. Вижу остовы венков, жухлых лент тряпицы, Знаю даже, что за сон под землёй мне снится. Снится мне, будто я не валяюсь в яме, А в Японии живу в городе Тояме. Объявление Стоял у развилки зелёный ларёк, И в в нём семена продавали. Потом на ларьке появился замок Из рыжей увесистой стали. Фанерную вывеску ветер унёс, Расквасили стёкла мальчишки. На стены накинулся въедливый трос, И двинулся трактор с одышкой. Отныне торгует лишь в сердце моем Исписанный именами, Квадратный, дощатый, с туманным окном Зелёный ларёк с семенами. * * * Моего младшего брата зовут Валентин, Он трясётся на тракторе в деревне Вишово. На фоне шипучих берёз и осин Вспоминает мать через каждое слово. Никакому начальству не верит наперёд, Но даже с магазинщицей держится, как проситель, А уж участковому улыбаетсяво весь рот, Потому что три раза попадал в вытрезвитель. Руки в ссадинах, будто мучил сотню котов, Грязный чуб над гитарой убогой… На месте водокачка и коллектив кустов, Лежнем оказалась в облаках дорога. Где же пацанёнок, что капустниц гонял, Таскал на свитере значок парашютиста? Я для него сказки с энтузиазмом сочинял, И дубасились рати за взгляд его чистый. А сейчас ворона залетает ему в глаза И скисает, будто в метели… Какую сказку выдумать и рассказать, Чтобы у всех опять глаза заблестели? Ярмарка Ровно двадцать восемь лет прожил я, того не зная, что на ярмарке в Москве есть хорошая пивная. Там с метлой наперевес бродят важно две старухи, и брезентовый навес не даётся ветру в руки. Под надзором двух старух, под взволнованным навесом оглянулся я вокруг с очень сильным интересом. Вот трава. Цветок в траве. Рядом с ним стоит цыганка. Спит какой-то человек. Рыба жмурится таранка. Ничего, что над пивной мощный ветер тучу гонит. Ничего, что дом родной обо мне уже не помнит. Я и сам в чудной толпе за столом шероховатым забываю о себе и плыву, плыву куда-то. Расстегнул я воротник мимоходом на рубашке… Дорогие вы мои, люди, рыбы и ромашки! *** Кирпичная дорожка, открытая калитка. Ещё совсем немножко… Ползи, ползи, улитка! Уже прохладу стелет тебе навстречу сад, и сочные растенья об отдыхе шумят. А в синеве высокой уже навис каблук, который ненароком тебя раздавит вдруг. *** Все ушли, а дверь закрыть забыли, и стоит в ней синий и густой, с ослепительной крупицей пыли, будто с леденцового звездой, пылкий свет. И в душу мне сияют Всех ушедших яркие глаза, Всех умолкших к сердце подступают бодрые живые голоса. Кажется, подай ладонь неловко, и тебя цветами поведут то ли за поселок на маёвку, то ли к Господу на Страшный Суд. *** Однажды в сумерках Леша, уличный наш орёл, чью-то степенную лошадь к нам на пустырь привёл. Ругался у чайной возница… Дрогнул расшатанный воз. Конь, как косматая птица, нас за посёлок понёс! Чёрная шумная воля ветки шатая рябин… Ёлки мелькал треугольник. Пылью объелся люпин. Песни мы громко орали… Шлях расстилался прямой. Тёмные звёздные дали явственно пахли тюрьмой! |
|