|
Родные названия
Маковка… «Красивая деревня», - говорили те, кто впервые видел её. Прямая улица, окаймленная аллеей из берёз, клёнов, лип, ясеней, верб. Приусадебные участки утопают в зелени садов, в окна заглядывают ветки сирени, черемухи, в палисадниках – яркие пятна цветов. Особенно красочно весной, когда кроны яблонь, груш и других плодовых деревьев распускают бело-розовые бутоны. Смотришь со стороны, особенно с возвышением мест, на дерево – глаз не оторвать, такая красотища… Как ожерельем, окаймляет деревню сосновый бор, подступающий к ней с южной стороны. Заслоняет лесной массив деревню и с остальных трёх направлений: севере, востока, запада. Раньше на обоих концах деревенской улицы на ночь по-хозяйски закрывались ворота.
Первые годы на новой земле маковчане особенно много трудились. Шаг за шагом лес и кустарники уступали место полям. Новые участки для пахоты получали новое название. Так, часть поля, расположенного на юго-западе от деревне и примыкающего к землям крестьян соседней деревни Глубокий Брод, носило название Замостье (т.е. поле за мостом). К западу от Замостья раскинулось обширное поле, из-за множества дубов названное Дубовкой. Помню оставшихся после вырубки десяток могучих старых великанов-красавцев. Это поле примыкало к сенокосному угодью, носящему название Рубленки. Дальше, за Рубленками, располагался лесной массив Старина. В Дубовке находился небольшой участок лесных зарослей. Земля, примыкающая к ним, называлась Паликами. В стороне от них красовался островок из старинных красноствольных сосен. Особенно красочно они смотрелись в созревающей ржи. Ну, прямо картина художника Ивана Шишкина “Рожь”! Девятого мая сорок пятого года мы с двоюродной сестрой Реней известили односельчан, которые возле этого”шишкинского” уголка сажали картошку, о Победе. Приходиться сожалеть, что этих сосен сегодня нет, как нет могучих красавцев-дубов. А вместо былой красоты протянулись в линию железобетонные мачты высоковольтной электролинии. В один из приездов в родные края я шел по шляху в Замочулье. Остановился и окинул Дубовку печальным взглядом. Не узнать с детства памятное поле. Словно раздели его… Пролегло оно до самой деревни Глубокий Брод, соеденившись с Замостьем. Выруили полоску леса, разделяющего эти поля. Осушили балку с ручьём, как и бывшие Рубленки. Заросло сплошной стеной сосняка и поле Макавье, и Пиркова гора. Да и вместо лесного массива Старина остался жалкий островок былого векового леса. А ведь Рубленки и часть Старины были сильно заболочены. Они питали водой окресные поля, здесь был исток речки Мануш. Не трогали это благодатное местомои односельчане, не нарушили равновесие природы. Они не знали лозунга, что “нельзя ждать милостей от природы, а взять их у неё-наша задача”. Они поклонялись и дружили с природой. Они были крестьянами, любившими свою землю, свои поля.
Плач одинокого журавля
В одно из моих посещений малой родины, весенним днём, я навестил живщего в соседней деревне Замочулье своего школьного друга Ивана Ольшевского. Засиделись мы с ним до вечерних сумерек, оставил он меня заночевать. Рано утром, на зорьке, вышел я во двор. На востоке небо краснело всполохом зари. Ночные сумерки постепенно уролзали к дальней опушке лесного массива. Я стал осматриваться. Везде стояла первозданная тишина. Просыпались лесные птахи, робко пробуя свій певчий голос. И среди этого нестройного птичьего акрестра внезапно вклинился плач. Именно плач, по-другому нельзя выразиться. Доносился он со стороны выгоров, небольшого болотца, заросшего кустарником, за которым распологает “мёртвый” поселок из нескольких жилых домов. Улица и дворы буйно заросли крапивой, бурьяном. И вот из этого “кладбища умерших домов” раздавался клич одинокого журавля. На высоких ногах, словно на ходулях, по-хозяйски обходил он заброшенные дворы и издавал печальный клич, похожий на плач человека. О чём был этот печальный клич? Возможно, он оплакивал людей, которые когда-то населяли посёлок, а возможно, в перелёте из далёких краёв потерял свою подругу… То и другое было тоскливо видеть и слышать. Я долго молча стоял в то раннее утро в мыслях о невозвратном прошлом, которые заронил в мою душу своим плачем одинокий журавль…
|
|
Талантливый помещик
Меня заинтересовало имя помещика, у которого работал мой дедушка Кондратий и по инициативе которого он купил землю. В детстве я не раз слышал хорошие отзывы дедушки о помещике. А вот именем его я тогда не интересовался.
В мае 2005 года я обратился к своему родственнику, старейшему жителю Маковки, Владимиру Приёмко с интересующим меня вопросом. –Мой папа и дядя, - ответил Владимир Николаевич, - часто упоминали имя помещика Ёдко. Да , такое имя, вернее, часть фамилии помещика, мне встречалась в изучении материала о родных местах дедушки Кондратия. Его поместье было от деревни Посадские. Помнится, дедушка неоднократно упоминал деревню Песочное. За этой деревней, там, где сливаються две реки – Лоша и Уса, являющиеся началом Немана, распологалось селение Над-Неманом. В этом селении и находился гасподский двор Якова Оттовича Наркевича-Иодко. Безусловно, крестьянам сложно было назвать замысловатую фамилию помещика. В народе ходило простое прозвище – Ёдко, т.е. Иодко. Хозяин поместья был неординарным человеком. Он был талантливым учёным-естествоиспытателем. Яков Оттович проводил исследования по влиянию электричества на растения, ставил опыты по приёму и передаче электрических сигналов без проводов, разработал метод контроля физического состояния и здоровья человека. Его научные труды высоко оценены учёным миром. Вот у какого помещика работали мой дедушка Кондратий и его сводные братья Николай и Константин.
|
|
Односельчане
Пройдём по улице Маковки с запада на восток и познакомимся с жителями, живущими в домах по нечётной её стороне. Итак, первый дом Семёна Захаровича Дыбаля. У него была большая семья. Пять дочерей: Лида, Ольга, Евгения, Софья, Анна и сын Фёдор. Хорошо помню главу семейства, его вторую жену Ксению (первая жена, Арина, умерла), дочерей Анну и Лиду. Лидия Семёновна Мороз (урождённая Дыбаль) жила после войны в старом доме родного брата отца – Прокопа Захаровича. У него было две дочери – Реня и Анна. Муж её не вернулся с войны в семью, завёл другую семью в Москве. Младшая дочь Лилии Семёновны Анна после окончания семи классов уехала к отцу и жила в его новой семьн. Старшая её сестра Реня вышла замуж в родной деревне за Николая Горелика. Очень тяжело жилось Лидии Семёновне в послевоенные годы, одна поднимала детей. Налоги были больше, а в колхозе оценивали труд так называемыми “пустопорожними” трудоднями. Спасал большой сад. Сумела построить для семьи новый дом. Когда разбирали старый сарай Прокопа Захаровича, нашли несколько бутылок с плотно набитыми старыми деньгами. Помню красивые ассигнации достоинством в 100 рублей с портретами Петра Великого и Екатерины Второй. Трудился Прокоп Захарович, копил деньги для детей… Напомним цену тех денег. Так, между 1907 и 1915 годами корова стоила 5-7 рублей. Досталось и Семёну Захаровичу. Был он большим труженником. Помню, как уже в пожилом возрасте он заготавливал дрова, огораживал сад, а хозяйственные постройки целой стеной из брёвен обнёс. А вот дом, который принадлежал семейству Николая Антоновича Брилевского. Хозяин его на всю округу был известен как механик-самоучка. Мог починить любую швейную машинку, двигатель лесопилки, часы… Много лет работал кузнецом. После смерти брата Михаила Николай Антонович женился на его жене Ольге Константиновне (урожденной Липай). Кроме дочери от первого брака Серафимы у них были ещё две – Надежда и Нина. Обе закончили медучилище и долгие годы трудились медсёстрами. Далее были постройки Иосифа Ивановича Мацеша. Его я не помню, а вот жену, учительницу Анну Ивановну Брилёвскую, и её сына Эдуарда хорошо знал. С эдуардом дружил, часто встречались в дни отпуска в родной деревне, встречались в Ленинграде. К сожалению, ещё в полном рассвете сил он трагически погиб во время службы в Московской артиллерийской академии. Прекрасный был товариш, талантливый офицер, подполковник. Его мать, потрясённая гибелью единственного сына, безвременно угасла. …Большой дом Николая Егоровича Жуковского вмещал не только большую его семью, часто здесь собирались на вечерки молодёжь. В семье Николая Егоровича все дети были музыканты. Семейный оркестр состоял из гармони, цимбал, скрипки, бубна. Единственной, кто не участвовал в семейном оркестре, была жена главы семьи Евдокия Фёдоровна, которую я хорошо помню. Одна из её внучек рассказала мне, что дедушка и бабушка родом из Березенского района. Более памятен мне сын Николая Егоровича Иван Николаевич, золотых дел мастер. А мастерил он на всю округу гармошки. Сам играл прекрасно не только на них, но и на цимбалах. Его брата Данилу, офицера, участника Великой Отечественной войны, видел только один раз. Женой Ивана Николаевича была дочь священника Таисия Михайловна (урождённая Долгополова). У них был сын Владимир (служил офицером) и четыре дочери – Нина, Галя, Люба и Лида.
Почти вплотную со старым домом Ивана Константиновича Липая был дом Кондратия Григорьевича Высевко и его жены Ирины Яковлевны. В книге “Память. Белыничский район” указано: “Высевко Кондратий Григорьевич, родился в 1899 году, крестьянин. Приговорен в 1938 году к высшем мере наказания. Реабилитирован в 1989 г.” Ирина Яковлевна растила сына Николая и двух дочерей – Эмилию и Галину. Николай после десятилетки окончил учительские курсы, был учителем начальных классов. В 1941 году он был призван в армию. Помню, как в июне 1945 года почтальон принёс похоронку в дом матери. В похоронке указывалось, что её сын погиб 21 июня в городе Глейвиц. Горе пришло в семьб… Душераздирающий плач Гали и сегодня помнится мне. Её мать упала без памяти, возле неё суетилась старшая дочь Эмилия… Какой страшной ценой досталась нашей стране Победа! Около двадцати односельчан не вернулись с кровавых полей.
|